Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826–1889)

Салтыков Петр Семенович

С алтыков (граф Петр Семенович) - генерал-фельдмаршал; службу начал в 1714 году рядовым солдатом гвардии и был отправлен во Францию для обучения мореходству. Участвовал в шведской войне 1742 года. Во время Семилетней войны, в 1759 году, был назначен главнокомандующим русской армией и одержал победы над пруссаками при Цюлихау и при Кунерсдорфе. Последняя победа доставила ему фельдмаршальский жезл. Во время кампании 1760 года он заболел и сдал начальство генералу , но в 1762 году опять вступил в командование армией и начальствовал ею до окончания войны; затем назначен был присутствовать в Сенате, а в 1763 году - главнокомандующим в Москву. В 1771 году, когда там стала свирепствовать чума, С. уехал из столицы, чем навлек на себя гнев . В 1772 году он оставил службу и в том же году умер. Сын его, граф Иван Петрович (1730 - 1805), участвовал в Семилетней войне и в первой войне с турками; с 1784 года был генерал-губернатором владимирским и костромским; в 1790 году, командуя войсками, действовавшими в Финляндии против шведов, блистательно окончил кампанию. В 1795 году С., вследствие ссоры с , вышел в отставку, но через год назначен киевским губернатором, а затем произведен в генерал-фельдмаршалы, с назначением генерал инспектором всей кавалерии и главнокомандующим украинской армией. С 1797 по 1804 год был военным губернатором Москвы.

Другие интересные биографии.

Большинство знаменитых отечественных полководцев жители нашей страны узнают, можно сказать, «в лицо». Стоит только показать портрет, и даже дети точно определяют: «Это Кутузов, а вот это - Суворов!»

Однако Петр Семенович Салтыков не угадывается «в лицо». О нем у нас говорят редко. В тишине краеведческих музеев он смотрит с портретов на новые поколения - седой старичок с чуть хитроватым взглядом. От широкой славы выдающийся военный деятель Руси спрятался в толстенных сводах документов и рескриптов, в солидных монографиях и в военных архивах. Он живет в бумагах так же незаметно и тихо, как жил когда-то на белом свете до тех пор, пока не грянул Кунерсдорф.

Пётр Семёнович родился в 1700 году в селе Никольском (Ярославская область) в фамильном имении генерал-аншефа Семена Андреевича Салтыкова. Семен Андреевич приходился племянником Прасковьи Федоровны Салтыковой - супруги царя Ивана V, соправителя и брата Петра Великого. Пётр получил прекрасное домашнее образование и в 1714 году был зачислен простым солдатом в Преображенский полк. В этом же году он вместе с группой молодых дворян был отправлен по приказу Петра I во Францию - обучаться морскому делу. Прожив за границей около двадцати лет, Салтыков вернулся на родину.

Стать военным моряком ему было не суждено, на российский престол к тому времени взошла императрица Анна Иоанновна (1730-1740), и Пётр Семёнович был назначен одним из капитанов ее гвардии. Он выступил против членов Верховного тайного совета, войдя в число тех, кто содействовал возвращению в стране ограниченного самодержавия. Милостью императрицы Салтыков был возведен в сан действительного камергера, а в 1733 вместе с отцом удостоился графского титула.

В придворном звании Пётр Семёнович оставался недолго, он принял решение посвятить свою жизнь военной службе. Его произвели в генерал-майоры, а в 1734 году Салтыков принял участие в походе русских войск против короля Польши Станислава Лещинского. Эта кампания стала для него первой боевой школой. Он командовал небольшим отрядом, входившим в корпус генерал-фельдмаршала Бурхарда Миниха, осадившего город Данциг (ныне Гданьск). В мае 1734 близ форта Вайхзельмюнде французские суда высадили десант в 2400 человек с целью поддержки гданьского гарнизона. Однако Балтийский флот отогнал французские корабли в море, а отряд Петра Семёновича блокировал десант на пустынном острове Плат. В начале июня французы капитулировали, спустя три дня пал Вайзельмюнде, а через две недели сдался и Данциг. За успешные действия в 1735 году Салтыков был удостоен ордена Святого Александра Невского.

Во время царствования Анны Леопольдовны (1740-1741) Пётр Семёнович продолжал успешно продвигаться по службе, ему был пожаловано звание генерал-поручика. В 1741 году началась очередная русско-шведская война, вызванная желанием Стокгольмского королевского двора вернуть земли, утраченные в ходе Великой Северной войны 1700-1721 годов. Салтыков во главе небольшого отряда был отправлен в помощь генерал-фельдмаршалу Петру Ласси, действовавшему в Финляндии. Однако в ноябре 1741 года в результате дворцового переворота престол заняла дочь Петра I - Елизавета. Генерал-поручик Пётр Салтыков был лишен всех придворных званий и уволен со службы. Только лишь после ходатайства генерал-аншефа Джеймса Кейта - шотландского дворянина на русской службе - его вернули в армию.

Салтыков воевал в Южной Финляндии, принял участие во взятии крепостей Нейшлот (современный город Савонлинна) и Фредриксгамн, а также в окружении шведов под Гельсингфорсом (ныне Хельсинки). В 1743 Пётр Семёнович командовал арьергардом войск Кейта, а затем в составе экспедиционного отряда был направлен в столицу Швеции - город Стокгольм.

Коллеги по службе отзывались о нем, как о человеке чрезвычайно простом, скромном и стеснительном, чуравшимся двора, однако являвшимся патриотом до мозга костей. Именно из-за этой природной простоты, а также родства с императрицей Анной Иоанновной, Салтыков не пришелся ко двору Елизаветы I. Вскоре после возвращения из Швеции его назначили командиром Псковской дивизии. В 1754 году Пётр Семёнович был удостоен звания генерал-аншефа, а в 1756 - отправлен на Украину в качестве командующего местными ландмилиционными полками, защищавшими южную границу нашей империи от набегов крымцев. Он немало потрудился в этой должности. Им было проведено усовершенствование организации полков, строительство укреплений на границе, обеспечивших спокойное существование в южных губерниях.

Однако славу выдающегося русского полководца Пётр Салтыков обрёл в ходе длительного общеевропейского конфликта, вошедшего в как Семилетняя война. Российская империя совместно с Австрией, Францией, Саксонией и Швецией выступила против Прусского королевства, возглавляемого воинственным монархом Фридрихом II - одним из величайших полководцев в мировой истории. На стороне Пруссии также находилась Англия и ряд германских государств: Брауншвейг, Гессен-Кассель и Ганновер.

Война началась нападением на Саксонию в 1756 году. Армия Фридриха окружила местное войско, и оно быстро капитулировало. Летом 1757 года императрица России, находясь под сильным давлением венского двора, терпящего одно поражение за другим, отдала приказ русской армии отправляться в поход. Изначально нашими силами командовал Степан Апраксин, который после победы у деревни Гросс-Егерсдорф неожиданно для всех отвёл войска, лишившись полученных стратегических преимуществ. За этот не до конца понятый и сегодня поступок императрица сняла Апраксина с должности и отдала под суд, а его место занял иностранец Виллим Фермор. Однако этот главнокомандующий оказался еще хуже - он не отличался решительностью, офицеры его презирали, а солдаты - ненавидели, будучи уверенными, что он заодно с прусским королем.

Высочайшая Конференция при императрице занялась вопросами поиска нового командующего. Елизавета заявила придворным: «Хватит иноземцев!» Однако Румянцев был еще слишком молод, Чернышев находился в плену, а Бутурлин злоупотреблял алкоголем. Долго перебирали генералов, пока, наконец, не вспомнили о Салтыкове, которого до сей поры держали подальше от столичного блеска и шума в глухоманях провинций, в степях и лесах. Уже после разговора с ним Елизавета Петровна призналась Михаилу Воронцову: «Что-то уж очень прост…. Боюсь я - где теляти этому волка Фридриха за хвост поймати».

Назначение в 1759 году Салтыкова командующим русской заграничной армией стало неожиданностью для многих. Соотечественники и иностранцы говорили о нем, как об очень вежливом, добродушном и обходительном человеке, большом любителе поохотиться, однако доселе «не выказавшим умений быть боевым генералом, а в особенности главнокомандующим». Мемуарист Андрей Болотов, встречавшийся с Салтыковым в Кенигсберге, так охарактеризовал его в своих записках: «Простенький старичок, седенький и маленький, в ландмилицком кафтане белого цвета, без всех пышностей и всяких украшений..., имел за собою не более двух-трех человек. Чудно и удивительно нам сие казалось, не понимали мы, как такому ничего не значащему, по всему видимому, старичку можно быть главным командиром великой армии и воевать против короля, удивляющего всю Европу своим знанием военного искусства, проворством и мужеством».

Стоит отметить, что условия, при которых Салтыкову пришлось занять место главнокомандующего, были крайне неблагоприятными. С одной стороны находились австрийцы, стремящиеся взять инициативу в свои руки, с другой - петербургская Конференция, созданная по подобию венского гофкригсрата и желающая руководить русской армией, отделенной от столицы полутора тысячью километров. Согласно полученным указаниям действия нового главнокомандующего заключались в строгие рамки - Салтыкову запрещалось маневрировать вверх по Одеру, отходить от левого берега реки, самостоятельно начинать любые наступательные операции. А главное - без раздумий принимать все предложения и советы главнокомандующего австрийскими войсками, фельдмаршала Леопольда Дауна, являвшегося, по мнению российских придворных, отличным боевым генералом. Говорят, что Салтыков разорвал этот приказ со словами: «Конференция ведь не воюет…. Раз доверили, то доверяйте до конца. Ложку ко рту подношу, а советники из Петербурга пихают под локоть - мол, не так ем! И без ваших подсказок проглочу…. Прусский король оттого и силен, что ему ответа ни перед кем держать не нужно. Сделал хорошо - слава, сделал плохо - исправил. За хвост его никто не дергает, он властен рисковать по обстановке».

20 июня, уже на следующий день после своего прибытия в город Познань, Пётр Семёнович устроил смотр армии - в строй вывели свыше 38 тысяч человек. Хотя в Северной столице России и не ждали каких-либо особенных успехов от простоватого командующего, первые же его действия поразили большинство придворных. Во-первых, полководец лично навел порядок в службе интендантов, наладив снабжение нижних чинов всеми необходимыми вещами и припасами. Во-вторых, Пётр Семёнович стал действовать лишь в интересах Российской империи, без оглядки на Вену, что нашим ветреным союзникам, привыкшим воевать чужими руками, очень не понравилось. В-третьих, Салтыков, боготворя простых русских солдат, не гнушался есть с ними из одного котла, вставал посреди ночи, чтобы обойти аванпосты - это привело к тому, что его авторитет среди подчиненных поднялся до невиданных высот. Впервые за годы войны у армии появился настоящий главнокомандующий - человек упрямый, несгибаемый, хладнокровный, не ищущий милостей при дворе и ставящий интересы государства превыше всего, не боящийся на ходу перестраивать планы, быстро подчиняющийся обстановке, чтобы потом подчинить обстановку своей воле.

В середине лета 1759 года почти сорокотысячная русская армия (включая двенадцать тысяч кавалеристов) под командованием Салтыкова выступила из Познани в западном направлении к реке Одер с целью переправиться через нее и в районе Кроссена соединиться с армией австрийцев под командованием Дауна. Данное обстоятельство встревожило Фридриха II, решившего воспрепятствовать их объединению. Изначально против армии русских король отправил войска под руководством опытного полководца, графа Христофора Дона. Прусский король сказал ему: «Здесь (в Богемии) я обратился в цепного пса, сторожа каждое движение этого прохвоста Дауна. Счастие разбить колонны русских передаю вам. Постарайтесь их излупить на марше…». Однако Салтыков первым налетел на эшелоны Дона, подобно опытному фехтовальщику, сумев окружить его силы множеством мелких, но весьма болезненных уколов. Кавалерия русских наскоком врывалась в прусские села и города, рассекала дороги. Прекрасные подвижные войска Дона, закаленные в боях за Померанию, не выдержав, побежали. Доверие к графу у Фридриха II было потеряно, и он назначил на его место генерал-лейтенанта Карла фон Веделя, который выступил навстречу русским во главе усиленного корпуса в составе восемнадцати тысяч пехотинцев, десяти тысяч кавалеристов и свыше сотни орудий. Занятие пруссаками города Цюллихау пресекло движение наших войск к Кроссену, поставив перед главнокомандующим необходимость принятия одного из двух решений - продолжать маневрирование, пытаясь соединиться с Дауном, или же атаковать силы Веделя.

Рано утром 22 июля Салтыков, лично осмотрев неприятельское расположение и окружающую местность, отдал приказ обойти пруссаков с северной стороны и занять кроссенскую дорогу в районе деревни Пальциг, отгородившись от противника маленькой речкой, протекающей в этом месте. Выбор позиции свидетельствует о том, насколько основательно Пётр Семёнович изучил место будущего сражения и каким верным взглядом обладал этот генерал, никогда ранее не руководивший войсками в больших битвах. Обходное движение, произведенное русскими, стало полною неожиданностью для Веделя, решившего, тем не менее, перейти в наступление и атаковать наши силы.

На высотах восточнее Пальцига русские войска построились в две линии, а на флангах, упиравшихся в лесные опушки, встала кавалерия, составив резерв командующего. Также в скором порядке были оборудованы батарейные позиции для артиллерии. Корпус генерала Веделя в косом боевом строю - классическом для фридриховских войск - предпринял четыре мощные атаки по правому флангу русских и одну - по левому. С железным спокойствием наши войска встретили прусские батальоны. Каждый раз артиллерийским и ружейным огнём, штыковыми контратаками они отбрасывали неприятеля на исходные позиции. Попытка тяжёлой кавалерии - кирасиров Веделя - атаковать во фланг также закончилась их разгромом в рукопашной схватке. Пруссакам пришлось торопливо отступить на юг, их потери убитыми и ранеными составили свыше восьми тысяч человек (по другим данным 9-12 тысяч). Поле битвы осталось за нашими войсками, потерявшими около пяти тысяч человек.

В своем первом крупном сражении Салтыков показал себя умелым полководцем. Рискнувши обойти и занять Пальцигскую позицию, он ни минуты не колебался в своем решении, изучил и использовал особенности местности, принял должные меры для скрытности опасного марша и быстроты движения. Он любил повторять: «Война - воинское упражнение в чести, риске и бесстрашии. Кто рискует, тот и выигрывает». При размещении войск Пётр Семёнович руководствовался не рутинными правилами, а лишь требованиями обстановки и здравым смыслом. Во время боя он проявил полное хладнокровие, своевременно отдавая необходимые распоряжения о переброске сил, что в конечном итоге свело на нет все усилия пруссаков сломить русские ряды.

За эту победу императрица пообещала нижним чинам полугодовой оклад жалованья, с выплатой которого, к слову, казна не спешила. Салтыков же получил из России только письменную благодарность - победа на родине осталась явно недооцененной. Современник писал: «Победа сия, произвела многие последствия.… Из сих главнейшим было то, что сим одолением неприятеля войска наши ободрилися и получать стали на старичка-предводителя надежды…, полюбили его они еще более, да и у нас он сделался уже в лучшем уважении».

Наши войска продолжили движение к Кроссену, где их должна была ожидать австрийская армия. Однако союзников на месте встречи не оказалось. Тогда Салтыков двинул свои силы к Франкфурту-на-Одере, отдав распоряжение захватить этот город, что и было выполнено. Отсюда уже шла прямая дорога на Берлин. На следующий день после занятия города вместо ожидаемой армии австрийцев подошёл лишь двадцатитысячный корпус генерала Эрнста фон Лаудона. Прибывший к Салтыкову в окружении своей свиты австрийский генерал сразу же потребовал передать ему под командование тридцать тысяч русских солдат. Салтыков на это съязвил: «Вы очень скромны, что кобылу из-под меня не выдергиваете». Отказав ему, Пётр Семёнович послал главнокомандующему Дауну предложение начать совместное наступление на Берлин, дабы перенести войну во внутренние земли Прусского королевства. Но его план был отклонен, интересы Австрии требовали ведения боевых действий на территории Силезии.

Тем временем Фридрих II, собрав все свои силы (48 тысяч человек и около 200 орудий), выступил в поход, решив уничтожить союзную армию (40 тысяч русских и 18 тысяч австрийцев) в генеральном сражении. Даун, зная об этом, нарушил все венские директивы. Его армия не поднялась по тревоге и не двинулась на помощь, дабы разбить Фридриха одним совместным ударом. Русские остались под стенами Франкфурта-на-Одере вдали от всех баз снабжения одни на одни с прусской армией.

В течение двух дней (10-11 августа) армия Фридриха переправилась через Одер чуть севернее Франкфурта и направилась к деревне Кунерсдорф, неподалеку от которой расположился лагерь союзников. Манёвр неприятеля не остался незамеченным. Пётр Семёнович, отлично знакомый с окружающей местностью, расположил свои войска на высотах между Кунерсдорфом и Франкфуртом-на-Одере. Изначально они встали фронтом на север, но прусский король, узнав об этом, решил обойти их и зайти с тыла. Салтыков отгадал неприятельский замысел и рано утром в день сражения (12 августа) развернул свои силы фронтом на юг.

Русские войска заняли три высоты - Юденберг, Большой Шпиц (или Шпицберг) и Мюльберг, которые разделялись глубокими и широкими оврагами, имевшими названия - Лаудонсгрунд и Кунгрунд. Основные силы наш главнокомандующий расположил в центре - на горе Большой Шпиц и на правом фланге - на высоте Юденберг. Большой Шпиц заняли семнадцать пехотных полков под командованием Петра Румянцева. Здесь же сосредоточилась основная часть артиллерии. На высоте Юденберг встали 9 пехотных полков Фермора и австрийцы Лаудона. Левый фланг - высоту Мюльберг - заняли 5 пехотных полков Голицына, укомплектованные молодыми рекрутами. В резерве находилось 6 полков австрийской пехоты и вся русская кавалерия (свыше 70 эскадронов). Место, выбранное Салтыковым, позволяло двигать резервы по фронту, а артиллерийские батареи, расположенные на скатах гор, имели возможность кругового обстрела. Все позиции были усилены артиллерийскими редутами и окопами, подходы к горам с севера и с запада были затруднены речкой и болотистой местностью. Кроме того войскам было отдан приказ зажечь Кунерсдорф, дабы помешать неприятелю при развертывании сил. Накануне битвы Салтыков сказал Лаудону: «Я думаю, люди не врут, восхваляя воинский гений Фридриха. У него можно многому поучиться - человек бессовестный, но зато рискованный! Почту за счастие для своей скромной персоны сразиться лично с королем Пруссии!».

Вышедший к Кунерсдорфу противник сразу же перестроился для атаки. Свою армию Фридрих организовал в две линии пехоты, на флангах которых встала кавалерия. Сражение началось после трехчасовой артиллерийской подготовки. Как и ожидал Салтыков, первая атака пруссаков, состоявшаяся в двенадцать часов дня, была нацелена на высоту Мюльберг. Кроме пяти полков русских там никого не было, нападавшие значительно превосходили войска князя Голицына, принужденные отражать атаку с фланга и с фронта при весьма неблагоприятных условиях. Защитники Мюльберга стояли насмерть, однако в итоге были сокрушены натиском пруссаков. Фридриху доложили, что левое крыло русских смято, а 42 орудия и 15 батальонов армии Салтыкова более не существуют. Пётр Семёнович же не отправил Голицыну никакой поддержки, он говорил: «Прибережем резервы, судари, весь бой еще впереди! Солдаты Голицына погибли, однако свой долг исполнили. Вечная им память и низкий поклон ото всей России!».

Александр Коцебу. «Кунерсдорфское сражение» (1848)

Заняв Мюльберг, пруссаки стали готовиться к форсированию оврага. Однако развить успех они так и не смогли. Все попытки перебраться через Кунгрунд и ворваться на наши позиции на горе Большой Шпиц оканчивались неудачей. Полки генерала Румянцева стойко отражали вражеский натиск, своевременно проводя контратаки, штыковыми ударами, сбрасывая в овраг забирающихся на гору врагов: «И начался прибой: волна докатилась до Шпицберга - скала! Отхлынула, снова пошла вперед - скала! Еще раз ударила, покрываясь кровью, - скала! Бросились всей грудью - скала!».
Король Фридрих II приказал установить на высоте Мюльберг артиллерийские батареи, которые начали контрбатарейную борьбу с нашими орудийными расчётами на горе Большой Шпиц. От огня пушек скопившиеся на высотах войска противников несли огромный урон. В это же время русский главнокомандующий умело подкреплял силы Румянцева войсками из резерва, а также пехотой, переброшенной с горы Юденберг. Наконец, в 17 часов дня Фридрих II ввёл в сражение тяжёлую кавалерию прославленного Фридриха Зейдлица. Навстречу ей была брошена русская и австрийская конница, и королевские части отступили, понеся большие потери. Однако пруссаки продолжали по-прежнему упорно атаковать наши позиции.

Между тем концентрация русских войск на горе Большой Шпиц росла с каждым часом. Ближе к вечеру Пётр Семёнович произнес: «Прусский король уже вовсю воюет, но мы-то сиворылые не начинали еще…». После этого русские войска перешли в наступление, пересекли овраг Кунгрунд и выбили неприятеля с горы Мюльберг, а затем атаковали армию Фридриха по всему фронту. Не выдержав натиска, неприятельская пехота обратилась в бегство. Положение прусской армии стало критическим. Фридрих бросал в сражение все, что еще оставалось у него, включая эскадроны лейб-кирасир. Но жертвенные атаки кавалеристов не выручили - поражение было полное. Сам Фридрих едва не был пленен казаками.

Прусская армия потеряла ранеными и убитыми свыше девятнадцати тысяч человек, а также всю свою артиллерию (172 орудия), знамёна и обоз. В ходе бегства с поля битвы большая часть наёмных солдат дезертировала. Союзники же лишились пятнадцати тысяч человек, из них потери русских составили 10863 - ранеными и 2614 - убитыми. Кунерсдорфское сражение стало венцом полководческой биографии Петра Семёновича. Управление войсками ни на минуту не выходило из его рук. Салтыков творчески применил принципы линейной тактики, умело и сообразно ходу боя расходовал резервы, оставался спокойным, расчетливым стратегом до конца битвы. И, конечно же, огромную роль в сражении сыграли взаимодействие и стойкость кавалерии, пехоты и артиллерии. Новые орудия русских - прославленные шуваловские единороги - показали своё преимущество над артиллерией пруссаков. Их огонь через головы наших солдат стал решающим при отражении атаки кирасиров генерала Зейдлица. К слову, в боевой обстановке Пётр Семёнович вел себя необычайно спокойно, кривился в ответ на просьбы поберечься, а когда ядра пролетали мимо, шутил и махал им вслед.

За эту победу Елизавета Петровна удостоила его фельдмаршальским чином, императрица Австрии Мария Терезия прислала табакерку и перстень с бриллиантами, а польский король пожаловал орден Белого Орла. Для армии же отчеканили наградную медаль «Победителю над пруссаками». Интересно, что сам главнокомандующий очень скромно говорил о своей роли, отдавая должное солдатам и офицерам: «Ныне императорское величество имеет множество искусных и храбрых воинов. Сомневаюсь, чтобы, где столько было…».

После сражения русские солдаты нашли шляпу прусского короля и доставили ее Салтыкову. Старик разгладил мятые поля, хлопнул по ноге, выбивая из нее прах множества битв и побед Фридриха, и сказал: «Так себе шляпка, простенькая. Зато уж больно горячую головушку укрывала, которую и остудили мы сегодня». В качестве реликвии Кунерсдорфа этот головной убор позже был помещен в санкт-петербургский музей Суворова.

После Кунерсдорфа Пруссия очутилась на краю военной катастрофы. Известно, что король Фридрих, потрясенный поражением, хотел покончить с собой. Он писал в Берлин: «Всё утрачено, спасайте архивы и двор». Однако катастрофы не произошло - по вопросам дальнейшего ведения войны у союзников возникли крупные разногласия. В Губене в конце августа состоялась встреча главнокомандующих русской и австрийской армий. Салтыков говорил, что русское войско не обязано выносить всю тяжесть войны на своих плечах, что настал черед действовать армии Дауна. Однако австрийская сторона продолжала уклоняться от наступательных действий и настаивала на использовании русских сил в качестве обороны своих границ. Не выдержав, Пётр Семёнович произнес в лицо Дауну: «Мои солдаты выиграли два сражения. А сейчас мы от вас ждем - выиграйте хотя бы одно. Несправедливо, что одна Россия кровью умывается…». Позже Даун сказал о Салтыкове: «Какой грубый дипломат». Узнав об этом, Салтыков согласился: «Верно, дипломат из меня грубый, зато патриот тонкий».

Используя несогласованность в действиях союзников, прусская армия сумела оправиться от разгрома и повела затяжную оборону. Больше Фридрих боя с русскими войсками не принимал, предпочитая маневрировать. Сподвижники же русского главнокомандующего замечали его недовольство затянувшимися, позиционными формами ведения войны. Сковываемый долгими согласованиями с Веной и бесконечными инструкциями из Санкт-Петербурга Салтыков был лишен возможности самостоятельно организовывать крупные наступательные операции. Русская армия, по сути, превратилась в гигантский партизанский отряд, бродящий по землям Европы. И все время, пока наши войска двигалась от города к городу, от крепости к крепости, Фридрих шел за ними, как волк за слабеющей добычей. Обозы, подходящие из Познани, уничтожались эскадронами прусских гусар. В тот момент прусский король даже не замечал армии Дауна, хотя она была гораздо мощней. Дауна король презирал всегда, а Салтыков заставил уважать и свою армию, и себя. В середине осени 1759 года Фридрих стал ликовать - русские войска сильно голодали. Им был разработан замечательный план уничтожения русской армии на переправе через реку Одер. Однако Фридрих опять остался в дураках, к моменту подхода его основных сил, наши войска уже были на другом берегу и догорали мосты, наведенные саперами.

Возле Глогау противники разбили свои лагеря - прямо друг напротив друга. Так они и стояли, пока вместо обещанного австрийцами провианта не прибыл советник, сообщивший, что вскоре императрица пришлет Салтыкову денег. На это Пётр Семёнович ответил историческими словами: «Спасибо! Передай своей императрице, что солдаты мои не едят денег!». И русские ушли из Бранденбурга. Все блестящие итоги кампании 1759 года остались погребены. Виною тому - прямое предательство, зависть и косность Вены. Фридрих сказал вслед уходящему полководцу: «Салтыков… дьявол. Он так смело меняет планы, что мне неизвестно каждое его новое решение. Жаль, что мы с ним противники». К слову, пока наша армия билась насмерть, войска Дауна захватывало под шумок города на рубежах своей страны. Плохо стало австрийцам, когда Фридрих обратил свое внимание на них. Его победы прокатились быстрой чередой: прусские войска заняли Виттенберг, разгромили австрийцев при Торгау, проникли в Богемию, разграбив местные города и собрав с них огромные контрибуции….

В декабре, разместив войска на Нижней Висле по квартирам, Петр Семенович отправился в столицу предложить на заседаниях Конференции свой план кампании 1760 года, заключающийся в ведении войны независимо от австрийцев. Члены Конференции - елизаветинские вельможи, в большинстве дилетанты в военном деле - отклонили его план, который приводил к быстрому разгрому Пруссии, однако грозил осложнениями с Веной. Политика победила - отныне русские войска становились «помощными» для австрийцев. Через полстолетия отвергнутый план Салтыкова лег на стол Наполеона - император учился побеждать.

Пётр Семёнович вернулся к армии, решив беречь ее, насколько это будет возможно, и не играть на руку союзникам. В 1760 году основные силы русских были перемещены в Померанию, а часть войск Салтыков отправил в поход на Берлин. 28 сентября берлинский гарнизон капитулировал. С города была взята контрибуция и пленные, военные предприятия разорены. При известии о приближении основных сил армии Фридриха наши части отступили.
Осенью 1760 года Пётр Семёнович вступил в очередной конфликт с Конференцией, обвинявшей его в том, что он настроил Вену против России, а грызня с Веной косвенным путем нарушила отношения с Турцией. Петр Семенович только разводил руками: «Вот те на, я и перед турками уже виноват…». В конце концов, его сместили с поста главнокомандующего и отозвали на родину.

П. С. Салтыков, победитель Фридриха II при Кунерсдорфе, на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде. Скульптор М. Микешин

После того как российский престол занял Петр III (1761 год), война с Фридрихом, являвшимся кумиром нашего императора, была прекращена. В январе 1762 Петр III вновь назначил Салтыкова главнокомандующим, однако военные действия к тому времени уже прекратились. 17 августа 1762 года Пётр Семёнович вернулся в Петербург, где его встретила Екатерина II, только что воцарившаяся на престоле. Спустя два года полководец был назначен сенатором и генерал-губернатором Москвы. Ему подчинялись войска московского гарнизона, что помогало Салтыкову справляться с многочисленными грабежами и разбоями. В конце 1770 года в городе началась эпидемия чумы. На все прошения Петра Семёновича разрешить отвезти больных в окрестные монастыри императрица ответила отказом. По ее распоряжению Москву окружили карантинной линией, обрекая население на гибель. Салтыков не стал выполнять приказов Екатерины II, что было расценено как неспособность состарившегося полководца действовать по обстоятельствам. Его обязанности были возложены на генерал-поручика Петра Еропкина, которому также не удалось справиться с положением. Болезнь распространялась по городу, к сентябрю 1771 года смертность достигла девятисот человек в день.

14 сентября, когда отстраненный от дел Пётр Семёнович уехал в свое подмосковное имение Марфино, в Москве начался «чумной бунт». Только после гибели архиепископа Амвросия Салтыкову донесли о народных волнениях, и он сразу же вернулся в город. Узнав о восстании, императрица обвинила в нем Салтыкова, в ответ Пётр Семёнович попросил об отставке. Прожил он после этого недолго. 26 декабря 1772 года генерал-фельдмаршал скончался в своем имении. Узнав о его смерти, новое московское начальство, стремясь угодить императрице, никогда не питавшей любви к полководцу, не сделало никаких распоряжений о похоронах, соответствующих его статусу и заслугам перед Отечеством. Граф Петр Иванович Панин, до глубины души возмущенный подобным, отправился в Марфино и с обнаженным в полной парадной форме встал у гроба Салтыкова, сообщив, что не уйдет, пока на смену ему не пришлют почетного караула. Только это заставило руководство Москвы отдать последние почести Петру Семёновичу.

Победитель Пальцига и Кунерсдорфа остался в памяти потомков как опытнейший полководец, поднявший авторитет русского оружия в Европе. Салтыков успешно объединял в себе военный талант и любовь к простому русскому солдату. Именно с Петра Семёновича начались процессы укрепления национальных начал в формировании военного искусства России, продолжателями которых можно по праву считать Румянцева и Суворова.

По материалам книг: Д.Н. Бантыш-Каменского «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» и В.С. Пикуля «Пером и шпагой».

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Владелец подмосковной усадьбы Марфино .

Биография

Представитель разветвлённого рода Салтыковых . Родился в селе Никольском к юго-западу от озера Неро . Сын генерал-аншефа С. А. Салтыкова (которого Анна Иоанновна называла не иначе как mon cousin ) и Фёклы Яковлевны Волынской .

В 1714 году, во время правления Петра Великого , Салтыков был зачислен на службу в гвардию и отправлен во Францию для изучения морского дела, однако расположения к этому, по-видимому, не чувствовал, ибо, вернувшись в Россию, и не думал служить во флоте.

В 1742 году Салтыков (к тому времени получивший звание генерал-поручика) сражался на фронте русско-шведской войны под командованием генералов Кейта и Ласси . За свои боевые заслуги он получил в награду золотую шпагу с бриллиантами.

После окончания войны со Швецией Салтыков получил назначение командиром Псковской дивизии, дислоцировавшейся на украинских землях, получив звание генерал-аншефа . В 1756 году был переведён в столицу Российской империи, Санкт-Петербург , командиром Шуваловского корпуса.

Семилетняя война

Тем не менее 60-летний ветеран с большими познаниями в военной стратегии, последовательный в своих действиях и со значительным боевым опытом доставил немало неприятностей прусскому королю. Новый командующий имел приказ координировать свои действия с австрийцами во время кампании против прусской армии; по этой причине он двинул свои войска по направлению к реке Одер , чтобы соединиться с ними. Прусский генерал Ведель в это время активно атаковал русские войска с целью перекрыть им путь во время марша. Однако отлаженная система разведки в русских войсках наряду с полководческим талантом Салтыкова помогла им избежать опасности и постоянно ставила Веделя в крайне неблагоприятные позиции для атаки. При этом численно русские имели превосходство над войсками Веделя. Прусский генерал, однако, решил атаковать русские войска 12 июля около села Пальциг; Салтыков в этом сражении поставил войска отрядами в две линии, разместив их на вершине и приказав из этого положения начать массированный обстрел находящихся ниже пруссаков. Русская пехота была поддержана залпами артиллерии, в том числе пушками-единорогами, способными стрелять выше голов солдат своих войск и наносившими страшный урон находившимся в невыгодном положении прусским солдатам. Несмотря на тяжёлые потери, однако, пруссаки попытались предпринять штыковую атаку, имевшую целью прорвать линию противника; русские быстро отреагировали на этот порыв массированным артиллерийским огнём и штыковой атакой тысяч солдат пехоты. Подобный ответный натиск обрушил атаку сил Веделя. Не упуская представившейся возможности, войска Салтыкова перешли в мощную контратаку, в результате которой в рядах пруссаков, загнанных в ловушку, начался хаос, и в результате разгромили вражескую армию. Сражение при Пальциге завершилось полной победой русских войск.

По свидетельству Болотова, после победы русские «войска, аки одолевшие неприятеля, ободрились и стали более надежды полагать на старичка, уже с приезда своего солдатам полюбившегося». Армия Салтыкова продолжила путь к реке Одер и в итоге встретилась там с австрийской армией генерала Эрнста Лаудона . После объединения русско-австрийские войска заняли город Франкфурт-на-Одере , создав этим прекрасную возможность для австрийского маршала Леопольда Дауна осуществить скоординированную атаку всеми силами союзников на Берлин , чтобы положить конец войне. Однако нерешительность и медлительность Дауна привели к тому, что союзники упустили эту возможность, а Фридрих II тем временем быстро отвёл своё войско на север, за реку Одер, к северу от Франкфурта-на-Одере, чтобы отрезать союзникам, России и Австрии, путь к отступлению и затем атаковать их.

Салтыков был обходительный, добрый и ласковый простой русский человек и страстный охотник. Несмотря на невидную наружность, он обладал большой энергией, любил везде быть сам и всё видеть. Здравый смысл и осторожность заменяли ему и недостаток военных талантов, и незнакомство с рутинными правилами тогдашнего военного искусства, благодаря чему его мероприятия были и непонятны, и неожиданны для неприятеля.

Управление Москвой

В течение некоторого периода времени жизнь бывшего главнокомандующего протекала спокойно. Император Пётр III , взошедший на престол в 1762 году, официально завершил войну с Пруссией. При новом императоре Салтыков оставался в бездействии. Екатерина II в 1763 году восстановила старого фельдмаршала на службе, наградив золотой шпагой, инкрустированной бриллиантами.

В 1764 году Салтыков получил назначение сенатором и московским генерал-губернатором. Он возглавлял Московскую дивизию и являлся лицом, ответственным за Сенатскую контору города. Период нахождения Салтыкова на посту градоначальника отмечен позитивными изменениями в жизни Москвы. При нём было открыто множество новых почтовых отделений, проведена реконструкция Головинского и Коломенского дворцов. Был также капитально отремонтирован имевший до того множество повреждений мост через Москву-реку, отремонтированы Оружейная палата и рассыпавшаяся от ветхости Белогородская стена , ускорено получение строительных материалов для возведения Воспитательного дома (работы лично контролировала Екатерина II). В апреле 1764 года Салтыков доложил в Санкт-Петербург об открытии Московского воспитательного дома. Стремясь обеспечить жителей города достаточным количеством пищи, он также снял запрет на ввоз хлеба и регулировал деятельность частных хлебопекарен. Он также ужесточил ввоз вина в Москву (количество достаточного для потребления городом алкоголя было оценено в 575 тысяч вёдер) и стремился искоренить азартные игры. В 1765 году Салтыков участвовал в инициированной императрицей акции сжигания «вредных для общества» книг.

Однако, когда в 1771 году в Москве вспыхнула эпидемия чумы , огромное число помещиков, чиновников и купцов попытались покинуть город. Распространение заразы, волнения в народе, отсутствие войска и неодобрение при дворе мер, принимаемых фельдмаршалом, удручающе подействовали на Салтыкова, и он уехал в свою подмосковную, село Марфино . На следующий день разразился чумной бунт , сопровождавшийся убийством архиепископа Амвросия , и хотя Салтыков поспешил вернуться в Москву, императрица уволила его 13 ноября в отставку.

Смущённый и пристыженный Салтыков через год скончался в возрасте 75 лет. Похороны фельдмаршала прошли довольно незаметно. Московское начальство забыло даже оказать умершему должные воинские почести, пока граф П. И. Панин , оппозиционно настроенный к Екатерине, не приехал в Марфино и сам не встал у гроба на дежурстве, с обнажённым палашем . По утверждению М. Пыляева , военачальник, облачённый в парадный мундир, благоговейно склонился над телом покойного фельдмаршала и громко сказал: «До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены».

Салтыков, как и его сын Иван, был погребён в Спасской церкви села Никольское Ростовского уезда , построенной в 1708 году. В советское время храм был уничтожен, могилы обоих фельдмаршалов представляют собой «яму с кирпичной крошкой по краям, находящуюся посреди кладбища»:

Внутри ямы - два углубления, выложенные кирпичом, и валяющийся старинный кованый крест - это всё, что осталось от склепов, в которых когда-то покоился прах выдающихся русских военачальников и других представителей этой знатной семьи, оставившей заметный след в истории нашей Родины .

Семья

Салтыков был женат на княжне Прасковье Юрьевне Трубецкой (1704-1767), сестре генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого . Когда верховники задумали ограничить власть Анны Иоанновны , «сия жена хитрая нашла способ, быв при надзираемой императрице, наедине ей записку о начинающихся намерениях сообщить» . В знак благодарности при коронации императрица утвердила её в звании статс-дамы , а 19 января 1732 года пожаловала с мужем и всей семьей в графское достоинство; с декабря 1741 года статс-дама императрицы Елизаветы Петровны, с пожалованием портрета. В браке имели сына и трёх дочерей:

RittSaltykov Ivan .jpg

Иван Петрович

Jean-Baptiste Greuze - Portrait of Countess Ekaterina Shuvalova (1770s).jpg

Екатерина Петровна

Напишите отзыв о статье "Салтыков, Пётр Семёнович"

Примечания

Литература

• Бантыш-Каменский, Д. Н. 19-й генерал-фельдмаршал граф Петр Семенович Салтыков // . - М .: Культура , 1991. - 620 с. - ISBN 5-7158-0002-1 .
• Ильенко А. К. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
• Ковалевский Н. Ф. . - М ., 1997.
• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Отрывок, характеризующий Салтыков, Пётр Семёнович

Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.

Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.

Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.

Родоначальником княжеского рода Салтыковых (Солтыковых) считается Михаил Прушанин - «муж честен из Прусс», живший в начале XIII века. Известен и его сын, Терентий, принимавший участие и отличившийся в Невской битве в войске князя Александра Ярославича. Праправнуком Михаила Прушанина был Иван Семенович Мороз, имевший пятерых сыновей, один из которых имел прозвание Салтык, ставшее фамилией его потомков.

При великих московских князьях представители рода занимали различные посты. Были среди них и знатные воеводы, среди которых наиболее прославился Василий Михайлович Салтыков. Впервые его имя упоминается в 1518 году при защите города Опочки. Во время войны с Великим княжеством Литовским 1512–1522 годов военачальник Сигизмунда князь Константин Острожский подошел к Опочке, намереваясь захватить город. Василий Михайлович был в то время наместником в городе и сумел быстро и хорошо организовать его оборону. Две недели неприятель обстреливал из пушек стены этого небольшого города, в осаде которого принимали участие кроме поляков и литовцев также немецкие и богемские наемники. Несмотря на разрушенные стены города Салтыков, его воины и горожане отразили все приступы, нанеся войску князя Константина Острожского большие потери. Им удалось убить неприятельского воеводу Сокола и даже захватить вражеское знамя. Вскоре из Москвы на помощь Салтыкову подошли войска, довершившие полный разгром воинства князя Острожского. В сражении было захвачено множество пленных, обозы и пушки. В качестве трофеев Салтыкову достались и стенобитные орудия.

В Смутное время Салтыковы были заметны не только как воины, но и как дипломаты. Михаил Глебович Салтыков, имевший прозвание «Кривой», был постоянным участником переговоров с Польшей и Швецией. Он принял сторону Лжедмитрия I, но затем стал активным участником заговора против него. При Василии Шуйском он попал в опалу, но очень скоро был прощен и направлен воеводой в Орешек. Под его влиянием жители города перешли на сторону Лжедмитрия II. Сам Михаил Глебович, спасаясь от преследования войск Скопина-Шуйского, бежал потом в тушинский лагерь. Прежняя дипломатическая деятельность сделала Салтыкова главой посольства русской знати к королю Сигизмунду III для переговоров об избрании на русский престол королевича Владислава. Последний раз Михаил Глебович отправился с посольством в Польшу в 1611 году, где и скончался через 7 лет.

Дети его остались в пределах территории Великого княжества Литовского, получили там земли и другие пожалования. Часть потомков Михаила Глебовича перешла в католическую веру и стала носить фамилию Солтык, дав начало польскому дворянскому роду Солтыковых.

Оставшиеся в России Салтыковы находились в ближайшем родстве по материнской линии с избранным на царство Михаилом Федоровичем Романовым. Пытаясь занять более высокое положение, боярин Михаил Михайлович Салтыков стал главным виновником интриги, направленной против первой невесты молодого царя Марии Хлоповой. Когда же обман о неизлечимой болезни царской невесты был раскрыт, Михаил Михайлович и его брат Борис были сосланы в свои деревни. В монастырь была сослана и мать братьев Салтыковых, их поместья и вотчины перешли в казну за то, что они «государской радости и женитьбе учинили помешку».

При жизни патриарха Филарета Салтыковы находились в «заточении необратимом», а после его смерти сразу же возвращены ко двору с прежними чинами и званиями.

В годы царствования Алексея Михайловича ближайшим его доверенным лицом стал боярин Петр Михайлович Салтыков. Он стоял во главе многих приказов - Денежного сбора, Судного, Владимирского, Большой казны. Петр Михайлович был назначен царем главой комиссии по расследованию дела патриарха Никона. Во время стрелецкого восстания 1682 года сын Петра Михайловича, Федор, был убит стрельцами по ошибке. Стрельцы сами принесли отцу тело сына и ждали сурового наказания. «Божья воля», - сказал Салтыков и велел угостить пришедших стрельцов вином.

В конце XVII века род Салтыковых снова породнился с Романовыми благодаря браку Прасковьи Федоровны Салтыковой с сыном Алексея Михайловича Иваном, ставшим царем Иваном V, соправителем Петра I. Царица Прасковья была воспитана традиционно и едва знала грамоту. Брак с Иваном V дал ей пятерых дочерей, с которыми она проживала в селе Измайлове после кончины супруга. Взаимоотношения с Петром I у царицы Прасковьи сложились хорошие, хотя молодой государь критиковал ее за предрассудки и суеверие, говорил, что ее двор похож на «гошпиталь уродов, ханжей и пустосвятов». Прасковья Федоровна не всегда понимала и соглашалась с его деятельностью, но сознавала необходимость проводимых Петром преобразований и умела к ним приспосабливаться. За это Петр многое прощал невестке, питал к ней уважение и любовь.

В графское достоинство род Салтыковых был возведен в годы правления Анны Иоанновны. Первым графом в роду в 1730 году стал родной дядя императрицы Василий Федорович Салтыков.

Тремя годами позже графское достоинство получил один из самых знаменитых военных деятелей XVIII века Петр Семенович Салтыков.

Родился он 11 декабря 1698 года в семье генерал-аншефа Семена Андреевича Салтыкова и Феклы Яковлевны, урожденной Волынской. Благодаря своему происхождению Петру Салтыкову уже заранее была обеспечена блестящая карьера. Получив хорошее домашнее образование, он начал свою службу в 1714 году рядовым Преображенского полка, решив стать военным, как и отец. Но в том же году он был отправлен Петром I во Францию для обучения морскому делу. Прожив во Франции около 15 лет, он вернулся в Россию. Однако во флоте Салтыков служить не стал и вернулся на службу в гвардию.

На российский престол в это время взошла императрица Анна Иоанновна, и Салтыков, будучи уже капитаном гвардии, стал одним из тех, кто способствовал восстановлению ее самодержавной власти, выступая против «верховников». Это сблизило Салтыкова с императрицей, и он был переименован в действительные камергеры, а в 1733 году вместе с отцом получил графское достоинство.

В придворном звании Салтыков оставался недолго, решив посвятить себя военной службе. В 1734 году он был произведен в генерал-майоры и в том же году принял участие в польской кампании, за которую был награжден орденом Св. Александра Невского.

Во время правления Анны Леопольдовны Салтыков получил чин генерал-поручика, был назначен генерал-адъютантом и сенатором.

Занявшая престол Елизавета Петровна лишила Салтыкова прежних придворных званий, и он был вынужден покинуть Петербург.

Во время русско-шведской войны 1741–1743 годов генерал-поручик Салтыков был в Финляндской армии фельдмаршала Ласси, а в 1743 году командовал арьергардом отряда Кейта, отправленного после заключения мира из Гельсингфорса в Стокгольм на случай выступления датских войск против союзной уже России Швеции. После возвращения из Стокгольма Салтыков был назначен командиром Псковской дивизии. Только через 10 лет, в 1754 году, он был произведен в генерал-аншефы.

Вступление России в Семилетнюю войну стало для Салтыкова шансом проявить себя в качестве полководца.

Непопулярность в войсках главнокомандующего русской армией генерал-аншефа В.В. Фермора заставила правительство искать среди генералов человека более достойного занять этот ответственный пост. Выбор пал на Салтыкова, назначение которого было для всех неожиданностью. К тому времени он ничем не зарекомендовал себя. О нем отзывались как об обходительном и мягком человеке, страстном охотнике, но он никогда не командовал в действующей армии и ничем не проявлял способностей быть боевым генералом и тем более главнокомандующим.

Условия, при которых Салтыкову пришлось выступить в качестве главнокомандующего, были для него неблагоприятными. Совместные действия с австрийцами, стремящимися захватить инициативу в свои руки, с одной стороны, и подчинение петербургской конфедерации, желающей руководить действиями русской армии, отделенной от Петербурга на полторы тысячи верст, - с другой, сильно связывали руки главнокомандующему.

Но Салтыков принял эти условия и вступил в командование русской армией 19 июня 1759 года. По окончательному плану, подписанному императрицей Елизаветой, главные силы русской армии - около 39 тысяч человек - были направлены на соединение с австрийцами. В отдельное от австрийских войск сражение русскому главнокомандующему разрешалось вступить только в случае значительного превосходства над прусскими войсками.

В это время Фридрих II ввиду неудачных операций графа Дона против русского тыла решил заменить его генералом Веделем, предоставив ему самые широкие полномочия.

Салтыков решился обойти прусскую армию у Цюллихау. В ночь с 11 на 12 июля главным силам он приказал следовать на Крессенскую дорогу, чтобы войти в контакт с австрийским фельдмаршалом Дауном.

12 (23) июля в районе селения Пальцига, расположенного в 60 километрах к юго-востоку от Франкфурта-на-Одере, произошло сражение между русскими войсками и корпусом Веделя, в составе которого было 18 тысяч пехоты и более 10 тысяч кавалерии. На высотах восточнее и южнее Пальцига русские войска огнем и контратаками отразили четыре мощнейшие атаки противника и, нанеся ему крупные потери - более 4 тысяч человек убитыми и ранеными, обратили в бегство. Следует отдать должное Петру Семеновичу, что в этом первом для него как командующего сражении он действовал безукоризненно, проявив способности талантливого полководца. Решившись на отход и занятие выгодной в стратегическом смысле Пальцигской позиции, он ни на минуту не сомневался в правильности выбранного им решения. Он прекрасно сумел использовать условия местности, чем обеспечил скрытый переход вверенного ему войска, и принял все меры предосторожности для обеспечения его безопасности. Он руководствовался не рутинными правилами, а исключительно здравым смыслом и требованиями обстановки, проявил хладнокровие и точный тактический расчет.

Однако эта победа не только не была оценена в Петербурге должным образом как личная заслуга главнокомандующего, но даже не прибавила ему доверия со стороны двора.

Австрийцы так и не соединились с русской армией, и вопреки плану кампании, Салтыков стал подумывать о соединении со шведами, о нападении на Берлин через Франкфурт и о том, чтобы перенести театр военных действий из Силезии, на которой настаивали австрийцы, ближе к Восточной Пруссии, завоеванной русскими войсками.

Он уже отправил во Франкфурт отряд генерала Вильбоа и сам 21 июля выступил туда же. После занятия Франкфурта русским авангардом через 3 дня туда прибыл 20-тысячный австрийский отряд генерала Лаудона, а затем и главные силы Салтыкова.

30 июля русские разъезды донесли, что прусские войска наводят мосты у Лебуса. Поняв, что перед ним главные силы Фридриха II, Салтыков решил принять сражение.

22 июля (1 августа) 1759 года у местечка Кунерсдорф Салтыков сосредоточил всю свою 40-тысячную армию при 200 орудиях. Здесь же был готов действовать и корпус Лаудона, располагающий 48 орудиями.

30–31 августа армия Фридриха II в составе 48 тысяч человек и около 200 орудий переправилась севернее Франкфурта на восточный берег Одера. Фридрих II решил обойти русскую позицию с востока и нанести удар с тыла. Своевременно обнаружив обход, Салтыков перестроил оборону фронтом на восток, юго-восток и юг, расположив войска в линейном порядке и выделив резерв. Таким образом Фридриху II пришлось атаковать не тыл, а левый фланг русских войск.

Утром следующего дня противник начал артиллерийский обстрел русских позиций, а около полудня перешел в атаку против их левого фланга. После упорного боя и частых контратак русским войскам удалось приостановить наступление пруссаков западнее Мюльберга. Салтыков, усилив войска центра, отразил в упорном бою атаки противника, нанеся ему большие потери.

Тогда Фридрих II ввел в сражение свой последний резерв - лучшую в то время в Западной Европе конницу генерала Зейдлица, но и она была разбита войсками под командованием графа Румянцева.

После этого Салтыков перешел в решительную контратаку, которая закончилась полным разгромом прусских войск. От 48-тысячной армии у Фридриха II осталось лишь 3 тысячи человек, а разбежавшиеся остатки прусских войск спаслись лишь потому, что их преследование не было доведено до конца австрийской и русской кавалерией.

За победу при Кунерсдорфе Салтыков был удостоен звания генерал-фельдмаршала и славы победителя непобедимого Фридриха II.

После своих двух побед он был убежден, что теперь очередь действовать против Фридриха II за Дауном и что русская армия не должна была выносить на своих плечах всю тяжесть войны.

11 августа в Губене состоялось свидание обоих главнокомандующих. Было решено оставаться на прежних позициях до взятия Франкфурта, а затем совместно двигаться в Верхнюю Силезию.

Однако действия прусских войск в тылу австрийской армии вынудили главнокомандующего Дауна двинуться за пруссаками в Саксонию. Оставив Салтыкову только 12 тысяч человек для помощи в осаде Глогау, хотя по договору осада должна была проводиться общими усилиями, Даун поставил Салтыкова в весьма трудное положение.

Этим воспользовался Фридрих II, а чтобы предупредить русские войска. У Глогау, он быстрым маршем двинулся вперед и 24 сентября достиг Одера раньше Салтыкова. Он был готов принять сражение со своей 20-тысячной армией против 50-тысячной союзной армии, но 12 сентября на русском военном совете Салтыков, принимая во внимание как неисполнение австрийцами своих обязательств по продовольствию русской армии, так и полный недостаток артиллерийских припасов, решил перевести всю армию на правый берег Одера.

В середине декабря, расположив свою армию по квартирам на Нижней Висле, он отправился в Петербург для участия в заседаниях конференции по составлению плана кампании 1760 года. Петр Семенович хотел вести самостоятельные военные действия независимо от австрийцев, но постоянно встречал препятствия как со стороны конфедерации, так и со стороны союзников.

Вернувшись к армии в начале 1760 года, он решил, насколько возможно, беречь ее, избегая всяких решительных действий против прусских войск, чтобы не играть на руку союзникам, имевшим цель возложить главную тяжесть войны на русские войска, а самим действовать в зависимости от обстоятельств. До августа Петр Семенович руководил войсками, но затем из-за болезни, видимо сказались тяжесть последних сражений и нервные переживания, он сдает командование армией графу Фермору.

19 октября он уехал в Познань. В армию Салтыков вернулся только в январе 1762 года, когда вступивший на престол Петр III вновь назначил его главнокомандующим. Однако военные действия прекратились, и Салтыков почти не принимал участия в командовании разбросанной отдельными отрядами русской армии.

17 августа он выехал обратно в Петербург, где был встречен императрицей Екатериной II, только что воцарившейся на престоле. В день коронации он был пожалован шпагой, осыпанной бриллиантами.

В 1764 году Салтыков был назначен генерал-губернатором Москвы и сенатором. В его распоряжении были войска московского гарнизона, что помогало ему справляться с многочисленными разбоями и грабежами.

В конце 1770 года в Москве вспыхнула эпидемия чумы. На все просьбы Салтыкова разрешить свезти больных в ближайшие монастыри Екатерина II отвечала отказом. По ее приказу Москва была окружена карантинной линией - ни в город, ни из города нельзя было ни въехать, ни выехать. Тем самым город обрекался на гибель.

И Салтыков не стал исполнять приказов императрицы, что было воспринято как неумение и неспособность одряхлевшего главнокомандующего действовать сообразно обстоятельствам, и большая часть его обязанностей была возложена на генерал-поручика П.Д. Еропкина, который также не смог справиться с положением.

Эпидемия развивалась все сильнее, в сентябре смертность дошла до 900 человек в день. В городе стал ощущаться недостаток предметов первой необходимости, население охватила паника.

14 сентября, когда Салтыков выехал отдохнуть в свое подмосковное имение Марфино, в городе начался «чумной бунт». Лишь только после убийства архиепископа Амвросия Еропкин донес о бунте Салтыкову, тот сразу приехал в Москву. Ему удалось с помощью Великолукского пехотного полка, выведенного на Красную площадь, восстановить порядок.

Однако, узнав о «чумном бунте», императрица обвинила во всем Салтыкова и отправила его отдыхать в деревню. Ему на смену в Москву прибыл князь Орлов.

Салтыков просил об отставке, которую не замедлил получить. После этого он прожил недолго. 26 декабря 1772 года (по новому стилю - 6 января 1773 года) в возрасте 74 лет Петр Семенович Салтыков скончался в подмосковном имении Марфино.